Блог

Сергей Цвор-младший. Интервью. Часть 2. Сложное, «темное» и простое богословие

2025-05-15 00:50 Интервью
В первой части интервью под названием «Новая духовная идентичность» с автором tg-канала «Я у мамы богослов» и философом-любителем Сергеем Цвором-младшим мы вспомнили его переход в реформатскую церковь и интеллектуальный лабиринт, который привел именно к такому решению. Также Сергей лаконично и ярко объяснил, что значит это загадочное и привлекательное богословие. Кто не читал — рекомендую.

Во 2-й части части мы обсудим в большей степени богословские вопросы. Увидим сходство идей «местечковых» белорусских богословов и проповедника постмодернизма Жака Деррида (ударение на последний слог). Попробуем разобраться, что же все-таки имел в виду Жан Кальвин в учении о предопределении. Вспомним фундаментальность заветного учения реформатов. Попытаемся выяснить, смогут ли спастись не интеллектуалы, а также «темные» бабушки.
Содержание

ЧАСТЬ 2. СЛОЖНОЕ, «ТЕМНОЕ» И ПРОСТОЕ БОГОСЛОВИЕ

  1. Постмодернизм «местечкового богословия»
  2. Страсти по Кальвину: предубеждения о предопределении
  3. «Тёмные» бабушки и спасение

Постмодернизм «местечкового богословия»

ММ: «В одном из своих постов (вот ссылочка) ты сопоставил тезис «белорусского местечкового богословия»* и слова постмодернистского философа Жака Деррида. Первые утверждают, что что для чтения Библии нужно откровение. А Деррида пишет, что нет ничего, кроме текста. Это мы трактуем его, изобретая смыслы. Не менее интересна, подмеченная тобою деталь: современной евангельской церкви неприемлемо признать свою постмодернистскость в свете трактовки Писания. Но субъективизм, который часто просматривается в проповедях, — один из китов постмодернизма. По этой причине я считаю, что ты прав в своем удивительном сравнении, которое явно претендует на прозрение. Но вопрос мой про другое. Как ты думаешь, это случайная встреча «местечкового богословия» и «концептуального постмодернизма» или за ней скрывается какая-то неизбежная логика?»

СЦ: «Я чуть не запутался, но все-таки понял о чем ты. Да, было такое. Правда, в моем посте очень вольная трактовка Деррида, но все же она отражает реальное положение. Думаю, ты замечал, что в евангельских церквях во время проповедей на те или иные книги Писания даже не обращают внимания на автора этих книг. Получается, что есть только текст, и больше ничего. Это хорошо заметно, когда в церковь приезжает проповедник-гость из другой местности. В начале проповеди он может сделать оговорку — я сейчас буду проповедовать на такое-то место Писания, но если у вас понимают его по-другому, это тоже правда. Такое бывает не очень часто, но бывает.

Я на 100 процентов согласен, что у каждого отрывка может быть свое применение, но не разное истолкование. Такого быть не должно, у каждого текста есть определенный смысл. Автор не умер».

ММ: «Но ты же согласен, что постмодернизм пришел к своему фундаментальному Бартовскому (имеется в виду философ Ролан Барт, а не богослов Карл Барт) тезису «автор умер» не потому, что был «местечковым» или «необразованным», а потому, что уже был избыток интерпретаций. Они не позволяли понимать хоть какой-то смысл, поэтому постмодернисты и отмели всякое истолкование».

СЦ: «Я думаю, что умерло метаповествование (если говорить упрощенно, то общие скрепляющие смыслы перестали существовать, мир слишком усложнился, чтобы привести все к общему знаменателю)».

ММ: «Спасибо. Это очень точное определение. Но еще раз вернусь к нашему изначальному вопросу: как случилось, что праведники, отрицающие интеллектуализм и тем более не принимающие постмодернизм, по итогу повторили его постулаты? Как бы встретились на одном концептуальном перекрестке».

СЦ: «На мой взгляд, это свидетельствует о фрагментации богословских знаний и традиций. А встреча на «концептуальном перекрестке», как ты говоришь, это просто очень забавное совпадение, которое интересно подметить. Но в этом забавном наблюдении открывается еще и важный смысл — отношения к Писанию различными деноминациями. Так, пятидесятник часто говорит: это мне открыл Бог. Реформат, в свою очередь, скорее скажет: мне открыло Писание. Т. е. для пятидесятников откровение можно получить через Писание, а для реформатов Писание и есть откровение. И это колоссальный разрыв. В первом случае Бог спрятался в Писании, а во втором «нашелся» (открылся) в Писании. Как следствие первого подхода — обилие смыслов, или изобретение смыслов, как говорил уже упомянутый Жак Деррида.

В моем случае неконтролируемое количество трактовок послужило причиной разочарования. В частности, один и тот же проповедник может пять раз проповедовать на один и тот же текст и каждый раз делать разные выводы. На мой взгляд, в таких проповедях истину не вычленяют из Писания, а предлагают ее почувствовать, пережив необычный религиозный опыт».

От постмодернизма мы перешли к традициям, формирование которых невозможно без книг. В противном случае передача традиций превращается в мифотворчество с вольными трактовками Писания. В этой связи Сергей привел интересный пример:

СЦ: «Пятидесятническое богословие учит, что у нас есть личные отношения с Господом. Но опасность этой идеи в том, что в какой-то момент возникает вопрос: а зачем тогда церковь нужна? И в самом деле, многие современные харизматические проповедники уже так и говорят, что церковь не нужна. В их среде можно быть христианином вне церкви, можно принять крещение и не стать членом церкви.

В общем-то, харизматы просто сказали «Б» там, где пятидесятники закрыли себе рот. Хотя на самом деле даже в любой пятидесятнической церкви есть прослойка людей, которым все равно на церковь, потому что у них есть свое личное откровение. И вот такой подход — это начало конца, я бы сказал.

Лично я сомневаюсь в состоятельности концепции личных отношений с Богом. Потому что, когда нет интеллектуальной базы, тогда все основывается исключительно на переживаниях и необычном опыте… К слову сказать, я знаю человека, который развелся с женой, бросил ребенка, но сохранил личные отношения с Иисусом. Его “просто никто не понимает”».

---

Примечание:
*о понятии «Местечковое богословие» мы рассуждали с Сергеем подробнее. И в принципе согласились, что «местечковость» — это «горький плод» того, что у нас не формируются богословские школы, не проводятся диспуты и всячески не приветствуется интеллектуализм.

Страсти по Кальвину: предубеждения о предопределении

От «богословия чувств» мы перешли к «богословию аргументов». И зашли на территорию предопределения, которой владеет Жан Кальвин. Про этого мыслителя знают все, но знают именно с позиции предопределения. Именно оно вызывает несчетное количество споров, как, например, во время знаменитой встречи Сергея Поднюка и Алексея Коломийцева в студии Александра Шевченко. Если не смотрели, то рекомендую. Краткую выжимку встречи сделал в статье «Пасторская перестрелка». Само видео ниже:
Чтобы в очередной раз понять, что же на самом деле подразумевал Жан Кальвин под термином «предопределение», попросил Сергея объяснить его видение этой темы.

СЦ: «Многие спорят с идеей предопределения, но если посмотреть на нее без предубеждения, то окажется, что предопределение — единственный проводник на узкой дорожке между отчаяньем и гордостью. Учение о предопределении говорит мне, почему я спасен и почему я не могу потерять спасение. Это происходит, потому что Бог верен завету (напомню: именно заветный аспект, как один из наиболее привлекательных, в первой части нашего интервью отмечал Сергей).

Если бы хоть что-то зависело от меня, то это было бы полное фиаско. Если бы хотя бы на полпроцента мне нужно было заслужить спасение, то это означало бы, что, во-первых, на полпроцента я достоин славы за свое спасение, а во-вторых, это означало бы, что я провалюсь, потому что человек, как мы говорили уже не раз, полностью пал. Он полностью испорчен. Соответственно, учение предопределения на самом деле служит источником смирения для верующего. Потому что он знает, что сам ничего не может сделать. Только Бог по своей благодати может спасти человека».

Развивая эту тему, Сергей подчеркнул, что с предопределением борются люди, которые думают, что грех — это болезнь, которую можно вылечить. Но грех — это вирус ненависти к Богу, который есть в каждом из нас. Именно эта ненависть заставляет нас убегать от Бога, скрываться от Него, как это делал Адам в кустах Эдемского сада. Эти эдемские события — отличная иллюстрация, которая показывает, что не человек ищет Бога. Это Бог зовет человека: «Адам, где ты?»

Под этим же углом предопределения Сергей предлагает взглянуть на притчу о блудном сыне — на самом деле блудный сын идет не к Отцу, он идет к еде. Его настоящее покаяние случилось тогда, когда Отец его встретил, принял и восстановил его сыновство.

СЦ: «Предопределение не означает, что Бог ломает нашу волю и против нашей воли приводит нас к себе. Сын пришел сам, но Бог возрождает человека, возрождает его волю. Грешный человек духовно мертвый, вся его воля направлена против Бога. Бог возрождает человека, и после этого человек абсолютно свободно выбирает следовать за Богом, но на самом деле он не может уже не выбрать, потому что он духовно живой».

ММ: «Сергей, скажи, а за этой поэзией мысли не скрывается опасность, что реформаты начинают искать в своей церкви неспасенных и слишком сильно замыкаются на освящении?»

СЦ: «Мне кажется, наоборот, что это как раз таки проблема не реформатов, а других церквей. Ведь реформатское учение об оправдании утверждает, что человек оправдывается один раз и на всю жизнь. И именно такое понимание служит защитой от достигаторства освящения. Наше оправдание не зависит от освящения. Наше освящение — это следствие нашего оправдания. Возрожденный не может по-другому. Он хочет освящаться еще, но не с целью оправдаться, а потому что по-другому он не может. Это его духовная сущность, ведь он духовно жив».

«Тёмные» бабушки и спасение

ММ: «Продолжим про спасение. Ты часто критикуешь различные христианские ответвления и христианских учителей в слабой интеллектуальной базе. В связи с этим хочу спросить: ты считаешь, что спасение — это вопрос умственный, интеллектуальный или нет?»

СЦ: «Нет, нет, я бы не хотел свести вопрос спасения просто к интеллектуальному пониманию. Спасение заключено в союзе, завете со Христом. Сейчас я понимаю, что слово “завет” фундаментальное. Я раньше к нему относился поверхностно, а сейчас понимаю, что на завете все строится. Бог обещает Аврааму, что от него родится Христос, что он станет благословением для всех народов. И Бог проявляет верность своим обещаниям, разворачивая в истории эту драму искупления. Христос воплощается, мы соединены с Ним верой. Таким образом, спасение — это не только интеллектуальное согласие с христианскими доктринами, это что-то большее. Я бы не хотел звучать как мистик, но еще раз повторю, что спасение — это соединение со Христом».

ММ: «Мы снова ушли в реформатское богословие, и это неплохо, но вернемся к более широким вопросам. Ты так много времени уделяешь именно богословию, что сам собой возникает вопрос: ты считаешь, что неправильные богословские интерпретации являются препятствием для спасения?»

СЦ: «Нет, я так не хочу сказать. В той церковной традиции, к которой я принадлежу, богословие — это наука. А наука всегда развивается, всегда уточняется. Кто-то остроумно заметил, что наука меняет одни неправильные теории на другие неправильные теории, просто менее неправильные. Поэтому я не думаю, что от остроты и отточенности богословских взглядов зависит спасение. В конце концов, даже по отдельным пунктам символа веры даже среди самых ортодоксальных христиан могут быть какие-то разночтения».

ММ: «То есть “темная” бабушка, исповедующая Христа Богом, и Жан Кальвин, очень многое понимавший в богословии, одинаково спасены?»

СЦ: «Конечно. Простое богословие — это не значит неправильное богословие. Можно верить, как необразованная бабушка, которая не умеет читать, но верит правильно. У нее будет очень слабенький понятийный аппарат, очень простые слова, очень, может быть, неглубокие мысли, но она будет проповедовать настоящего исторического Христа, Который был богочеловеком, открывшим нам Отца».

Продолжение следует.

Подписывайтесь на канал героя интервью «Я у мамы богослов» и канал автора статьи «Записки копирайтера».