На бульваре вдоль улицы Ленина, между бюстами Анри Дюнана, основателя «Красного креста», и Сергея Ивановича Грицевца, летчика-аса, дважды героя Советского Союза, есть небольшая и вполне уютная кафешка. В ней мы решили встретиться с автором tg-канала «Я у мамы богослов», реформатским мыслителем и оригинальным человеком Сергеем Цвором-младшим.
Не так давно мне порекомендовали tg-канал Сергея и я провалился в его глубокий, осмысленный и что для меня крайне важно интеллигентный контент. Под последним термином я подразумеваю не только высокие интеллектуальные способности, но и чувство высочайшего человеческого достоинства. Носитель такой черты — уважает себя и как следствие своего собеседника, оппонента, в общем, любого вступившего с ним в коммуникацию человека. А это, в свою очередь, подразумевает умение слушать и слышать, терпение и спокойствие даже в споре, желание понять другого, а не просто перекричать, доказывая свою точку зрения.
К сожалению, такого рода качества встречаются все реже и реже. Не хочу вдаваться в подробности почему, просто констатирую факт — интеллигентных людей становится меньше. Хотя становится все больше людей, которые считают себя интеллигентными, но таковыми не являются.
Мы взяли с Сергеем по чашке кофе и пахлаве, расположились возле окна, в которое врывалось яркое, почти ядерное солнце апреля, не зря это «чернобыльский месяц». Ни Дюнана, ни Грицевца мы не видели, и даже не думали про них. Наш разговор так или иначе касался самого выдающего человека и одновременно Бога — Иисуса Христа. А начали мы свою беседу с одного драматического события в жизни Сергея.
Содержание
ЧАСТЬ 1. НОВАЯ ДУХОВНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
- «Мне было очень сложно расстаться с пятидесятнической идентичностью»
- Реформатское богословие на пальцах
«Мне было очень сложно расстаться с пятидесятнической идентичностью»
Миша Мокрецов: «14 июня 2024 года в своем telegram-канале ты написал, что всей семьей переходишь в реформатскую церковь (вот этот пост). Но мне интересно, когда начался твой поиск. Какие предпосылки были к тому, чтобы выйти за пределы своей конфессии?»
Сергей Цвор: «Это было связано с поиском интеллектуального в христианстве. На самом деле я до конца не знал, чего я ищу. И так случилось, что наиболее состоятельную богословскую концепцию я нашел в Реформатстве. Изначально я стал увлекаться христианской апологетикой, учился искать рациональные методы по защите веры. Так, вместе со своим хорошим другом, который сейчас в Америке, я создал клуб апологетов при ц. «Благодать» (церковь в Минске на ул. Гурского, 48. — Здесь и далее прим. автора). Это держало в тонусе, нужно было постоянно что-то читать, что-то рассказывать, кого-то звать в качестве гостя.
Однако пандемия «убила» наш клуб. После нее мы уже не собрались. В то же время меня это не сильно расстроило: я понял, что апологетическая тематика (лично для меня) была исчерпана. Я стал искать новые пути, читать другие книги и в конце-концов пришел к реформатским книгам».
ММ: «Получается, ты просто шел-шел книжным лабиринтом и по итогу пришел к реформатскому богословию, которое стало твоим “интеллектуальным христианством”?»
Сергей Цвор: «В начале своих апологетических изысканий я был очень против реформатского богословия. Я очень много спорил с различными людьми: моими друзьями, представителями реформатской школы. Особенно много споров было с моим другом, который тогда еще был студентом, а сейчас уже реформатский пастор.
Споры возникали по большей части по поводу идеи свободной воли. Но при отстаивании своей позиции я понимал, что очень плаваю. Мои оппоненты — как правило, реформаты — могли аргументировать свою позицию, а я ничего стоящего им противопоставить не мог. Отчасти поэтому я начал больше изучать богословие, чтобы их переспорить.
Но все же главным пунктом было то, что изначально в богословии я находил что-то позитивное, цепляющее меня. Вот такими-то шатаниями я и пришел к признанию реформатских идей. Хотя, если быть откровенным, нужно сказать, что некоторые идеи мне и раньше очень нравились. Например, что Бог всё делает ради Своей славы. Когда я услышал этот лапидарный тезис, он очень мне зашел, многое объяснил и разложил по полочкам.
Но даже когда я начал понемногу перенимать реформатские идеи, очень хотелось, чтобы меня кто-то переспорил, убедил, что я ошибаюсь. Ключевая идея, которая мне очень нравилась, — это наличие свободной воли. Я стал интересоваться у некоторых людей, которые, как мне казалось, могут дать ответы на мои вопросы. Я спрашивал их с позиции того, что можно ответить этим реформатам. И, к своему тогдашнему сожалению, даже разочарованию, я увидел, что доказательная база «моих авторитетов» просто упирается в провозглашение, что у человека есть свобода воли и это самоочевидно, тут и доказывать ничего не надо».
Еще одной причиной переосмыслить свою веру стала для Сергея работа с неверующими студентами. С одним из них он стал читать Послание к Римлянам. По его словам, это трактат, где суммирована христианская теология. Однажды Сергей готовился к очередному разбору и читал 3 главу Послания к Римлянам, и в тот момент он будто бы в первый раз понял истинное значение слов Павла, что «нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога» (Римл. 3:10–13).
СЦ: «На самом деле таких мест в Библии очень много. И после этого озарения я удивлялся, почему не замечал их раньше. И думаю, что именно серьезно восприняв эти места, я понял наконец-то, что такое грехопадение. Я осознал его полноту и всеобъемлемость. Грехопадение касается даже того, что мы не можем хотеть найти Бога. Мы полностью испорчены и наша воля тоже пала.
Грехопадение — это не просто наша склонность делать плохие дела, это еще и склонность не хотеть делать хорошие дела. Это склонность думать о себе только хорошо, оправдывать себя. Фактически грехопадение затронуло не только этику человека, но его чувства, волю, эмоции и интеллект. Поэтому мы полностью ограничены во всех своих способах, что ли, коммуницировать с внешним миром, смотреть на себя объективно. То есть грешный человек — это бог сам себе. Он сам является точкой отсчета, он сам определяет, что такое добро и зло, он является тем, ради кого он живет».
После сложного вопроса о грехопадении мы отвлеклись на литературно-богословские темы, комплиментарно высказались о «простом» Кевине Деянге, «сложном» Дональде Карсоне. Не очень лестно вспомнили про Хейгина, хотя лично мне в свое время его книга «Прикосновение царя Мидаса» открыла какие-то необычные грани Бога. Но оценивая через время этот труд и в целом «Евангелие процветания», понимаешь, что слишком наивно на несшитом хитоне, который делили римские воины у голгофского креста, делать выводы о богатстве Христа, подкрепляя это доводами, что апостолы еще и нищим раздавали милостыню, а значит, явно не были нуждающимися.
Мы мягко прошлись по тонкому льду критики пятидесятничества, потому что у обоих там есть друзья и даже родственники, да и воспитаны мы во многом именно в этой деноминации. Однако отметили, что в пятидесятничестве есть явная историческая обусловленность, культурный отпечаток модернизма, который, к сожалению, оно так и не смогло преодолеть. Завершая разговор о своем пятидесятническом прошлом, Сергей признался:
СЦ: «Для меня было страшно потерять свою пятидесятническую идентичность. Я очень хотел, чтобы меня вернули обратно, но этого не случилось».
Сергей Цвор: «Это было связано с поиском интеллектуального в христианстве. На самом деле я до конца не знал, чего я ищу. И так случилось, что наиболее состоятельную богословскую концепцию я нашел в Реформатстве. Изначально я стал увлекаться христианской апологетикой, учился искать рациональные методы по защите веры. Так, вместе со своим хорошим другом, который сейчас в Америке, я создал клуб апологетов при ц. «Благодать» (церковь в Минске на ул. Гурского, 48. — Здесь и далее прим. автора). Это держало в тонусе, нужно было постоянно что-то читать, что-то рассказывать, кого-то звать в качестве гостя.
Однако пандемия «убила» наш клуб. После нее мы уже не собрались. В то же время меня это не сильно расстроило: я понял, что апологетическая тематика (лично для меня) была исчерпана. Я стал искать новые пути, читать другие книги и в конце-концов пришел к реформатским книгам».
ММ: «Получается, ты просто шел-шел книжным лабиринтом и по итогу пришел к реформатскому богословию, которое стало твоим “интеллектуальным христианством”?»
Сергей Цвор: «В начале своих апологетических изысканий я был очень против реформатского богословия. Я очень много спорил с различными людьми: моими друзьями, представителями реформатской школы. Особенно много споров было с моим другом, который тогда еще был студентом, а сейчас уже реформатский пастор.
Споры возникали по большей части по поводу идеи свободной воли. Но при отстаивании своей позиции я понимал, что очень плаваю. Мои оппоненты — как правило, реформаты — могли аргументировать свою позицию, а я ничего стоящего им противопоставить не мог. Отчасти поэтому я начал больше изучать богословие, чтобы их переспорить.
Но все же главным пунктом было то, что изначально в богословии я находил что-то позитивное, цепляющее меня. Вот такими-то шатаниями я и пришел к признанию реформатских идей. Хотя, если быть откровенным, нужно сказать, что некоторые идеи мне и раньше очень нравились. Например, что Бог всё делает ради Своей славы. Когда я услышал этот лапидарный тезис, он очень мне зашел, многое объяснил и разложил по полочкам.
Но даже когда я начал понемногу перенимать реформатские идеи, очень хотелось, чтобы меня кто-то переспорил, убедил, что я ошибаюсь. Ключевая идея, которая мне очень нравилась, — это наличие свободной воли. Я стал интересоваться у некоторых людей, которые, как мне казалось, могут дать ответы на мои вопросы. Я спрашивал их с позиции того, что можно ответить этим реформатам. И, к своему тогдашнему сожалению, даже разочарованию, я увидел, что доказательная база «моих авторитетов» просто упирается в провозглашение, что у человека есть свобода воли и это самоочевидно, тут и доказывать ничего не надо».
Еще одной причиной переосмыслить свою веру стала для Сергея работа с неверующими студентами. С одним из них он стал читать Послание к Римлянам. По его словам, это трактат, где суммирована христианская теология. Однажды Сергей готовился к очередному разбору и читал 3 главу Послания к Римлянам, и в тот момент он будто бы в первый раз понял истинное значение слов Павла, что «нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога» (Римл. 3:10–13).
СЦ: «На самом деле таких мест в Библии очень много. И после этого озарения я удивлялся, почему не замечал их раньше. И думаю, что именно серьезно восприняв эти места, я понял наконец-то, что такое грехопадение. Я осознал его полноту и всеобъемлемость. Грехопадение касается даже того, что мы не можем хотеть найти Бога. Мы полностью испорчены и наша воля тоже пала.
Грехопадение — это не просто наша склонность делать плохие дела, это еще и склонность не хотеть делать хорошие дела. Это склонность думать о себе только хорошо, оправдывать себя. Фактически грехопадение затронуло не только этику человека, но его чувства, волю, эмоции и интеллект. Поэтому мы полностью ограничены во всех своих способах, что ли, коммуницировать с внешним миром, смотреть на себя объективно. То есть грешный человек — это бог сам себе. Он сам является точкой отсчета, он сам определяет, что такое добро и зло, он является тем, ради кого он живет».
После сложного вопроса о грехопадении мы отвлеклись на литературно-богословские темы, комплиментарно высказались о «простом» Кевине Деянге, «сложном» Дональде Карсоне. Не очень лестно вспомнили про Хейгина, хотя лично мне в свое время его книга «Прикосновение царя Мидаса» открыла какие-то необычные грани Бога. Но оценивая через время этот труд и в целом «Евангелие процветания», понимаешь, что слишком наивно на несшитом хитоне, который делили римские воины у голгофского креста, делать выводы о богатстве Христа, подкрепляя это доводами, что апостолы еще и нищим раздавали милостыню, а значит, явно не были нуждающимися.
Мы мягко прошлись по тонкому льду критики пятидесятничества, потому что у обоих там есть друзья и даже родственники, да и воспитаны мы во многом именно в этой деноминации. Однако отметили, что в пятидесятничестве есть явная историческая обусловленность, культурный отпечаток модернизма, который, к сожалению, оно так и не смогло преодолеть. Завершая разговор о своем пятидесятническом прошлом, Сергей признался:
СЦ: «Для меня было страшно потерять свою пятидесятническую идентичность. Я очень хотел, чтобы меня вернули обратно, но этого не случилось».
«Метанойя» — это творческий и волонтерский проект по созданию книг и умного контента. Если хотите стать частью команды или помочь проекту, пишите в тг @mishabel2020 или связывайтесь по номеру +37544572821
Мы в Instagram / Telegram / Tik-Tok / Одноклассниках
Реформатское богословие на пальцах
С реформатским богословием я познакомился, когда учился в баптистской семинарии, расположенной на ул. Яна Райниса, на душепопечительском курсе Coram Deo. Многое в этой «пуританской концепции» мне откликается и по сей день. Одно из главных — это «Трудное учение о любви Бога» (если хотите купить эту книгу — пишите в тг @mishabel2020 или связывайтесь по номеру +37544572821), которому посвящена одноименная книга канадского богослова Дональда Карсона. Думаю, не все читатели ясно понимают, что такое реформатское богословие, поэтому я попросил Сергея как можно проще объяснить, что это такое.
ММ: «Для многих читателей не очень понятно, что такое реформатское богословие. А если начать читать «Википедию», то совсем запутываешься. Появляется много дополнительных терминов, например, реформатская схоластика и т. д. Чтобы немного развеять терминологический туман, расскажи нам, предельно просто и ясно, в чем заключается твой реформатский символ веры. Буквально в 5–7 предложениях (спойлер: у Сергея не получилось это сделать)».
СЦ: «Это очень сложно сделать, но попробую. Когда я только начинал свой реформатский путь, для меня все богословие упиралось в один тезис: как ты понимаешь, это предопределение. Уже в процессе роста я стал углубляться и расширять картину.
Особенно мне понравилась целостность по отношению к учению о завете Бога со своим народом. Это заветное богословие помогло мне найти выход из диспенсационализма (представление о том, что Бог строит отношения с людьми по-разному в отдельные периоды (диспенсации)). А в последнее время я много думаю об отношении реформатской церкви к Библии. Для нее она является источником общения с трансцендентным. В ней можно увидеть хотя бы что-то о Боге, точнее всё о Боге.
Раньше, когда я еще был в клубе апологетов, я доказывал людям, что Бог существует, используя различные внебиблейские аргументы, и это звучало вполне убедительно. Теперь я верю в Бога не на основании доказательств, а потому, что так говорит Библия. Многие христиане могут подумать, что это странное заявление и смещение акцентов. Но сейчас я верю именно потому, что так говорит Писание.
Реформатское богословие научило меня, что на самом-то деле причина неверия — это не отсутствие доказательств. Причина неверия — это грех человека. Нет ни одного грешника, который бы не верил, потому что у него мало аргументов. Грешник не верит, потому что он грешник!
Павел в 1-й главе Послания к Римлянам утверждает, что все на самом-то деле знают, что Бог есть. Но есть люди, которые подавляют знания о Боге в себе. Они ненавидят Бога, они не хотят быть с Богом.
Хотя идея существования Бога интуитивно понятна абсолютно каждому человеку. Когда мы говорим слово “Бог”, не нужно сразу же давать определение тому, что такое Бог. Мы все как-то, худо-бедно, но понимаем, что это такое…
Для меня такой библейский взгляд на Бога (удивительное выражение, не правда ли?) стал чем-то вроде революции Коперника, потому что это огромное смещение акцента. Сейчас, когда я говорю с неверующим, то я не пытаюсь ему на его территории доказать, что Бог есть. Я приглашаю на свою территорию, пытаюсь показать внутреннюю последовательность христианского учения. И этот подход — объяснять через Библию — позволяет ответить на все вопросы: почему в мире существует зло, почему мы все не удовлетворены тем, где живем, и на многие-многие другие».
ММ: «Ты с таким восхищением говоришь о реформатском богословии и церкви. И такое позитивное отношение к реформатам я замечал у многих молодых людей. Как ты думаешь, в чем привлекательность реформатского богословия сегодня, почему молодежь отдает ему предпочтение?»
СЦ: «Мне кажется, что такая тенденция есть в большей степени на постсоветском пространстве. Хотя и в западном мире есть некоторый всплеск интереса к реформатским доктринам В целом имидж реформатской церкви сделали многие видные интеллектуалы. Один из них — это Тим Келлер. Он дипломатичный и всем нравился. Его смотрели все: от пресвитериан до харизматов. При том что он был реформатом, настоящим реформатом, который во всех своих выступлениях так или иначе об этом говорил. Не меньше, думаю, повлиял на позитивный имидж реформатской церкви и Кевин Деянг.
Еще одна, а может, главная предпосылка тенденции, которую ты заметил, — это пустое богословие многих протестантских церквей, которое основывается на эмоциях и лозунгах. В свою очередь, реформатство — это очень глубокая интеллектуальная система».
ММ: «Для многих читателей не очень понятно, что такое реформатское богословие. А если начать читать «Википедию», то совсем запутываешься. Появляется много дополнительных терминов, например, реформатская схоластика и т. д. Чтобы немного развеять терминологический туман, расскажи нам, предельно просто и ясно, в чем заключается твой реформатский символ веры. Буквально в 5–7 предложениях (спойлер: у Сергея не получилось это сделать)».
СЦ: «Это очень сложно сделать, но попробую. Когда я только начинал свой реформатский путь, для меня все богословие упиралось в один тезис: как ты понимаешь, это предопределение. Уже в процессе роста я стал углубляться и расширять картину.
Особенно мне понравилась целостность по отношению к учению о завете Бога со своим народом. Это заветное богословие помогло мне найти выход из диспенсационализма (представление о том, что Бог строит отношения с людьми по-разному в отдельные периоды (диспенсации)). А в последнее время я много думаю об отношении реформатской церкви к Библии. Для нее она является источником общения с трансцендентным. В ней можно увидеть хотя бы что-то о Боге, точнее всё о Боге.
Раньше, когда я еще был в клубе апологетов, я доказывал людям, что Бог существует, используя различные внебиблейские аргументы, и это звучало вполне убедительно. Теперь я верю в Бога не на основании доказательств, а потому, что так говорит Библия. Многие христиане могут подумать, что это странное заявление и смещение акцентов. Но сейчас я верю именно потому, что так говорит Писание.
Реформатское богословие научило меня, что на самом-то деле причина неверия — это не отсутствие доказательств. Причина неверия — это грех человека. Нет ни одного грешника, который бы не верил, потому что у него мало аргументов. Грешник не верит, потому что он грешник!
Павел в 1-й главе Послания к Римлянам утверждает, что все на самом-то деле знают, что Бог есть. Но есть люди, которые подавляют знания о Боге в себе. Они ненавидят Бога, они не хотят быть с Богом.
Хотя идея существования Бога интуитивно понятна абсолютно каждому человеку. Когда мы говорим слово “Бог”, не нужно сразу же давать определение тому, что такое Бог. Мы все как-то, худо-бедно, но понимаем, что это такое…
Для меня такой библейский взгляд на Бога (удивительное выражение, не правда ли?) стал чем-то вроде революции Коперника, потому что это огромное смещение акцента. Сейчас, когда я говорю с неверующим, то я не пытаюсь ему на его территории доказать, что Бог есть. Я приглашаю на свою территорию, пытаюсь показать внутреннюю последовательность христианского учения. И этот подход — объяснять через Библию — позволяет ответить на все вопросы: почему в мире существует зло, почему мы все не удовлетворены тем, где живем, и на многие-многие другие».
ММ: «Ты с таким восхищением говоришь о реформатском богословии и церкви. И такое позитивное отношение к реформатам я замечал у многих молодых людей. Как ты думаешь, в чем привлекательность реформатского богословия сегодня, почему молодежь отдает ему предпочтение?»
СЦ: «Мне кажется, что такая тенденция есть в большей степени на постсоветском пространстве. Хотя и в западном мире есть некоторый всплеск интереса к реформатским доктринам В целом имидж реформатской церкви сделали многие видные интеллектуалы. Один из них — это Тим Келлер. Он дипломатичный и всем нравился. Его смотрели все: от пресвитериан до харизматов. При том что он был реформатом, настоящим реформатом, который во всех своих выступлениях так или иначе об этом говорил. Не меньше, думаю, повлиял на позитивный имидж реформатской церкви и Кевин Деянг.
Еще одна, а может, главная предпосылка тенденции, которую ты заметил, — это пустое богословие многих протестантских церквей, которое основывается на эмоциях и лозунгах. В свою очередь, реформатство — это очень глубокая интеллектуальная система».
Продолжение следует.
Подписывайтесь на канал героя интервью «Я у мамы богослов» и канал автора статьи «Записки копирайтера».
